Це вже був період коли я відчував себе позбавленою батьківської та будь-якої іншої любові нещасною істотою. Вмерти я не міг і не хотів, хоча можливо близькі були не проти такого варіанту.
Але я занадто любив життя, те життя де не було любові. Я їв. Я їв фрукти, продукти що матір крала на кухні дитячого садку де працювала кухарем. Я любив зустрічати на вулиці красивих жінок, на яких моє місто завжди було багате.
Бабуся з ображеним сумним поглядом дала мені порожнє відро та відправила по воду. Ще декілька років тому тут був посушливий акацієвий гай, але дачники винищили все, не було більше жодного великого дерева. Тільки чахлі фруктові дерева, городина та дачні садибки з усілякого мотлоху. Від вигляду цього місця ставало тоскно. Немов прокляття спустилося на цю нещасну землю затиснуту посеред мегалітичних гірничо-збагачувальних комплексів.
Я вирушив з порожнім відром куди мені сказали і раптом опинився у прохолоді високих фруктових дерев. Все людське таємничо ховалося посеред зелені. Немов я увійшов до містичного саду де відправляють містерії. І худорлявий голий по пояс старий жрець в окулярах та кепі значуще та непривітно пройшов повз мене без слів натякаючи що тут не місце для непосвячених.
солнце горячо, а в море холодная вода,
за маской пыль на острых скалах где сидят ежи
и рыба
неуловимая и наглая от ранки
быстрыми щипками кусочки струпьев обдирает
слепит глаза
две сербских девочки
на несколько минут, две книги открывают
и снова в море или загорать
одна, что строже взглядом
в ладошку крема набирает
и увлажняет бёдра детские подруги,
до самой попы
та лежит без слов
поймала взгляд а там задор
я потерялся в обиде
здесь мгла — ни светло ни темно
ищу выход
можно уйти вернуться тоже можно
я потерялся в обиде,
я потерялся в себе, с своей неправоте
нужно сказать две тысячи слов чтоб понять что произошло
моё сердце потерялось в обиде
здесь ни светло ни темно
садился в автобус и у пожилой женщины спросил свободно ли место. перед этим видел трех дам немного моложе, рядом с ними ещё могло быть занято. по крайней мере подругой.
как это часто бывает, интерес женатого мужчины сначала рождает любопытство, потом отвращение. секса нет, а дружба не нужна и обременительна. но эта бледная кожа, белоснежные колечки волос вокруг лица и светло-голубые зрачки запомнились мне. и я всегда без ошибки замечал эту девушку в толпе как и она меня. мы сразу же отводили друг от друга взгляд показывая что нас друг для друга нет. так случилось и сейчас. я провожал знакомую и увидел пару на оживленном пешеходном тротуаре. они стояли друг напротив друга, близко. парень стильный, немолодой но подтянутый, начал потихоньку лысеть. ухоженная борода, на лице почему-то складки в районе щёк и лба, усталость под глазами, возможно изматывает себя тренировками плюс работа. руки держат рюкзак и светло-серый кардиган в области члена. он отгораживается от нее на половом уровне, оставляя лишь контакт глаз, которые не выражают сочувствия или сожаления. просто ему тяжело расставаться, не хочется быть плохим (он такое даже не допускает) хочется чтоб все это кончилось. она его не отпускает, смотрит ему в глаза, он изредка что-то говорит. к её виду невозможно придраться, она сделала все чтобы быть для него самой лучшей, но на нём узкие шорты и теннисные туфли, а на ней красивое платье и прическа. она так уязвима в своей женственности и эта безукоризненная женственность делает её провинциальной и непарной ему, верящему в свою свободность, желающему расставания.
( Read more...Collapse )— А неплохо отреставрировал киевский патриархат здание бывшего венерологического диспансера. Выкупили и сделали...
— Им его передали скорее всего. Это правильно, не нужно такое в центре города. Я помню был дружинником так эти сифилитики из подвала просили чтоб им скинули сигаретку. Видно их там прессовали. Я там узнал своего школьного приятеля. Талантливый был страшно.
— Как же так, поймал наверно где-то...
— Рисовал потрясающе, а какой был рассказчик. Мы все тогда смотрели трофейный немецкий фильм "Тарзан", первую часть, а их вроде бы было всего шесть и он якобы видел эти остальные, а сам не видел, но рассказывал лучше чем само кино. Мы слушали и не могли оторваться.
— Ему бы в Голливуд!
— У нас было правило — к слабому ученику приставляли сильного. Я не был талантливый но учился хорошо всегда. А он был очень талантливый, но учился плохо. И я вечером приходил к нему домой. Они жили на Озерке. Там под глиняным обрывом лепились лачуги из авиационной фанеры.
— Наверное зимой холодина...
— У них комната была как половина этой кухни (мой собеседник замеряет кухню руками). Стульев не было, некуда было ставить. Ели с кроватей. Стол был под самые кровати. А в углу стояла буржуйка, они её так натапливали что она была красная, хозяйка на ней же и готовила. Там жили еще две маленькие девочки. Хозяин был грузчик на Озерке, чтоб вы знали какие были грузчики — он один поднимал пианино на 5 этаж. Да! Обматывал его, делал противовесы и тащил. Подъезды правда в старых домах были очень большие. А тачку с товаром вечером вез домой хозяину, так тот бежал за ним и держался за сердце, просил помедленнее, а тот ему отвечал, что его другие еще ждут. Когда он приходил домой, то жена первым делом наливала ему полный стакан водки и ставила огромную тарелку с едой. Он выпивал водку и начинал медленно кушать. Потом замирал на несколько минут, на лице было счастье и только потом говорил: "Ну как там Обормот?"
Он меня тоже тогда узнал...
— А вы не поддерживали дружеские отношения после школы? Вы ведь общались...
— Нет, у меня были свои друзья, а его тогда закрутила богемная жизнь...
Х приоткрыл жалюзи в своей спальне с видом на западную Сахару. День уже разгорелся и от раскаленного пейзажа заныли глаза. вдалеке на дюнах как мертвый осьминог на песке лежал оросительный зонд. местные сбили его из переносной ракетной установки.
Они заподозрили что его настоящая цель не изменение климата а уничтожение их племени.
штука и правда выглядела пугающей, инженеры не думали о дизайне. он должен был ухаживать за посадками генномодифицированных быстрорастущих лиственных деревьев, причудливый узор которых должен был создать сеть защищенных от света влажных лужаек пригодных для выпаса скота.
если они хотят жить по-старинке почему не пользуются копьями, усмехаясь думал Х. они ничего так не хотят настолько сильно как новое оружие в обмен на лояльность. ни скот ни земледелие на цветущей земле - только возможность грабить. бесплодные переговоры, недоверчивые и недобрые взгляды женщин и подчиненных им мужчин из крошечных удивительно красивых народов уцелевших в этом неблагожелательном мире.
им разрешили оставить школу, больницу и позволили раздавать продукты. это все было так неопределенно. многие уезжали опасаясь за свою жизнь.
Х остался, надеясь рассмотреть за архаичным сознанием что-то большее чем жестокость и недоверие ко всему новому.
царьки не теряли надежды что им дадут оружие. на этом вымогательстве и было основано пребывание мисси здесь. можно было протестировать детей и просто забрать их отсюда, но это было бы негуманно. в часы одиночества Х сомневался негуманно ли это. это было негуманно с точки зрения их - пришельцев из развитого общества. местные с удовольствием бы продали детей за оружие.
негуманно с нашей точки зрения. мы не можем отказаться от себя.
Х закрыл жалюзи и перешел на другую сторону дома-стены. он взглянул на сады внизу, его внимание привлекли кроны нового вида засухоустойчивых деревьев и несмотря на желание лениться мысли о работе и чувство долга захватили его. он засобирался вниз — в лабораторию.
старенькая доктор-хирург спросила, вы никогда не обращали внимание на то что у вас тут висит.
я тогда подумал что не висит, просто маленькая выпуклость. эта выпуклость оказалась паховой грыжей. я изо всех сил до сих пор избегаю операции панически боясь вмешательства, хотя с возрастом перенести операцию будет сложней.
— у папы все в порядке, он уже спокойно ездит в транспорте, не боится за туалет, но разгулялась паховая грыжа у него. у меня тоже грыжа — возле пупка.
— откуда у вас грыжи?
— да вот надо же побольше поднять было в молодости.
— ага, и подальше отнести так чтоб никто не видел.
я вспомнил как умирал под весом сумки с консервацией и овощами цена которым пару долларов. это были долгие несколько километров пешком. моя бабушка накладывала ещё и ещё. и я тащил эту сумку знойным днем едва не умирая как послушное дитя даже не допуская мысли выбросить все к собачьим чертям в ближайший мусорный бак.
многие получили в наследство от совка грыжу. пройдет 40 или 50 лет с момента его развала, а искалеченные безразличием души и тела будут ещё появляться. не так часто, но будут. также как время от времени люди гибнут от неразорвавшихся боеприпасов второй мировой войны.
пол этажа подмяла под себя администрация. вроде тебе и все рады но лучше бы тебя тут не видеть.
впереди из дверей выходит девушка в синем платье и идёт в туалет. я любуюсь ей полноватыми белыми ногами в туфлях на каблуках, под короткой обтягивающей юбкой при каждом шаге вздрагивает роскошная задница.
я стараясь идти тихо как можно дольше. навстречу ей из туалета выходит другая девушка, они улыбаются друг другу. та, первая поворачивается ко мне. сначала я вижу её вытянутый, будто созданный чтобы принюхиваться к густым ароматам райского сала профиль. потом насмешливый, но заинтересованный взгляд. я ей явно понравился и это был повод для самодовольства.
спускаясь вечерним ноябрьским бульваром, я нагнал молодую пару. оба были в тёмной зимней одежде. но походка спутницы показалась мне знакомой. это была она. на рюкзаке её парня я рассмотрел логотип нашей компании. они не болтали и от этого казалось что в воздухе повисли невысказанные претензии и обиды.
на парне была немного потертая куртка, темные джинсы и туристические ботинки. все невзрачное, высокого качества. годное чтоб пережить апокалипсис. рюкзак наверное хранил фонарик и складной ножик. все чтоб дотянуть до эмиграции.
я ещё украдкой разглядывал их на светофоре. потом, по счастью мне оказалось в другую сторону.
я смотрю на старинное здание, второй этаж наполовину выкрашен в розовый. вторая половина не обновлялась с дореволюционных времен. на розовом висит реклама: "пошив и ремонт всех видов одежды"
— вы знаете, люди не шьют в ателье, хотя ателье много. не понимаю почему, ведь носить удобней.
— не в том дело, традиция прервалась
— да?
— да. в семидесятых люди массово перешли на готовую одежду. в шестидесятых я помню ателье были на каждом шагу. были великие мастера тут, в Днепре. к ним невозможно было попасть простому человеку. только партийная элита и по большому блату.
— но вы попали, я помню вы рассказывали про твидовый костюм на выпускной. вам его ещё одноклассница испортила, когда её укачало на кукурузнике.
— да да,помню. но моя мама была районным судьей и человеком дальновидным. я попал туда за пол года до выпускного. его ателье находилось как сейчас помню на углу Артема и К. Маркса, то бишь Яворницкого. А фамилия у него была Май.
— много было примерок?
— да, много, кажется три. он всегда носил на шее метр и в кармане мелок. а во рту держал булавки. как он их не глотал до сих пор не пойму. заставлял меня приседать, наклоняться, вытягивать руки. а пиджак всегда выносил как тореадор красный плащ перед быком и никому не позволял делать эту работу за него.
